Паросенок развил немыслимую скорость: Петропавел даже
удивился, когда увидел, что -- взмыленный и задыхающийся -- их
все-таки догнал Гном Небесный: он молча сунул ему в руку
какую-то бумажку и сразу же безнадежно отстал. "Следить за
тобой прекращаю,-- было написано там,-- невозможно угнаться.
Гном..."
Паросенок доставил Петропавла на площадь какого-то города,
в котором, казалось, никто не жил. Петропавел огляделся и
наугад отправился по одной из улиц. Чем дальше он шел по этой
улице, тем отчетливее слышал гул, по-видимому, толпы.
Неожиданно улица сделала поворот -- и Петропавел увидел еще
одну, очень широкую, улицу: она была запружена людьми, которые
никуда не двигались. Мало того, что они заполнили мостовую, они
еще высовывались изо всех окон и свисали со всех балконов.
- Что случилось? -- спросил Петропавел у кого попало, и
этот кто попало возбужденно забормотал:
- Дело в том, что кого-то водят по улицам: наверное, это
напоказ, что в нашем НАСЕЛЕННОМ ПУНКТИКЕ -- редкость.
- Слона! -- подсказал Петропавел.-- По улицам слона
водили...
- Если бы слона! -- не дослушал кто попало. -- Вы только
посмотрите на него, попробуйте протолкнуться!
Петропавел попробовал и протолкнулся,-- правда, не без
труда. На маленьком Пятачке свободного пространства какие-то
ребята действительно водили по кругу существо, производившее
очень двойственное впечатление. В общем-то, на первый взгляд,
просматривалось отдаленное сходство со слоном, но,
присмотревшись, вы уже не увидели бы этого сходства и сказали
бы, что существо, скорее, напоминает домашнее животное, из
мелких. Оно не то было, не то не было покрыто шерстью, не то
имело, не то не имело хобот и казалось не то агрессивным, не то
совершенно миролюбивым. В сознании Петропавла мелькнула не
вполне отчетливая ассоциация с Гуллипутом, но он не смог
удержать ее и стал просто смотреть, как существо это маленькими
кругами водили.
- Чего это вы его тут водите? -- спросил Петропавел.
- А они в диковинку у нас! -- раздался подготовленный
ответ.
- Кто?
- Да вот такие, как этот.
Между тем водимое существо выглядело уже изрядно
замученным. Петропавел изо всех сил сосредоточился на нем и
внезапно вычислил:
- Да это же Слономоська, путь к которому долог и
труден!..
- Ну, слава богу! -- ответило существо и, обратившись к
толпе, заявило: -- Вот вам простой логический пример того, как
некто, предварительно обдумав, кто такой Слономоська, искренне
принимает меня за Слономоську, поскольку считает, что я
Слономоська, каковым я de facto и являюсь в его глазах.
- Оно разговаривает! -- раздались отовсюду крики ужаса --
и в панике люди бросились врассыпную: миг -- и улица опустела.
- Вы по какому вопросу? -- сразу поинтересовался
Слономоська.
- Спящая Уродина,-- лаконично ответил Петропавел, понимая
гнев Слономоськи по поводу глупости людей. Слономоська
вздрогнул:
- А что с ней?
- Ничего-ничего, -- счел необходимым успокоить его
Петропавел. -- Просто я хочу попросить Вас проводить меня к
ней... или рассказать, как пройти. Я должен поцеловать ее.
- Спящая Уродина -- моя невеста, -- неожиданно сообщил
Слономоська. -- Я поставлю ее в известность об этом после сна.
- Поздравляю Вас,-- пролепетал Петропавел, не веря своим
ушам.-- Я видите ли, и не собирался на ней жениться: только
поцеловать -- и все...
- Целовать без намерения жениться -- свинство! -- гневно
выкрикнул Слономоська.
- Да просто так нужно, поймите! По преданию... --
оправдывался Петропавел.
- В тексте предания упомянуто Ваше имя? -- осведомился
Слономоська.
- Еще не хватало! -- не сдержался Петропавел.-- Слава
богу, нет!..
- Ну, милый мой... Зачем же Вы берете на себя такие
полномочия? Вы напоминаете мне человека, который, случайно
завидев судно, готовое к спуску на воду, разбивает о его нос
бутылку шампанского и провозглашает: "Нарекаю это судно
"Королева Элизабет", после чего судно все равно остается
безымянным, потому как дать ему имя может не кто угодно, а
только тот, кому предоставлены соответствующие полномочия".
- Но я не сам решил целовать Спящую Уродину! Так решил
народ. Мне-то уже, во всяком случае, это удовольствия не
доставит.
Слономоська заплакал и запричитал:
- Это свинство с Вашей стороны -- так отзываться о ней! А
целовать без удовольствия -- дважды свинство. Вы свинья,
голубчик! Даже, две свиньи.
- Прекратите истерику,-- сказал Петропавел. -- Спящая
Уродина и не заметит, кто ее поцеловал. Она проснется после
этого. А во время поцелуя она все еще будет спать как мертвая.
И видеть сны.
- Да она и не проснется от Вашего поцелуя,-- успокоился
вдруг Слономоська. -- В предании говорится: "...и поцелует
Спящую Уродину как свою возлюбленную". Вам так не поцеловать.
- Так ее никому не поцеловать,-- обобщил Петропавел.--
Трудно предположить, что в нее кто-нибудь влюбится.
- В Вас просто абсурдности маловато для такого
предположения. -- После этого заявления Слономоська, кажется,
почувствовал себя отчаянным парнем и бросил Петропавлу в лицо:
-- Я влюблен в Спящую Уродину.
Петропавел смутился:
- Прошу прощения... только я что-то не соображу, почему
бы Вам самому не поцеловать ту, в которую Вы влюблены.
Слономоська сразу весь сник:
- Видите ли... я бы хотел, чтобы Вы меня правильно
поняли... я не могу: это как-то уж слишком само собой
разумеется. А все, что слишком само собой разумеется, идет
вразрез с моей природой. Природа моя ужасно противоречива.
- И -- что же? -- Петропавел ничего не понял.
- Ну... и... Дело в том, что у меня тяжелое
наследственное заболевание -- мания двуличия. Все, что не
содержит в себе противоречия, исключено для меня. Я влюблен в
Спящую Уродину и хочу жениться на ней, но, поскольку именно
такое положение дел не противоречит поцелую, как раз он-то для
меня и невозможен.
- Это настолько серьезно? -- спросил Петропавел.
- Очень, -- заплакал Слономоська. -- Когда я понял, что
могу сделать Спящую Уродину несчастной, если предложу ей жизнь
без поцелуев, я решил покончить с собой. Но и это оказалось
невозможным. Я так и не сумел решить, кого убить в себе --
Слона или Моську: ведь в соответствии с моей противоречивой
природой, убив одного, я должен был сохранить жизнь другому. И
я понял тогда, что весь я не умру.
- М-да, -- сказал Петропавел. -- Печальная история. А
чего Вы на меня-то взъелись, если сами не собираетесь целовать
Спящую Уродину?
- Но ведь Ваша природа не столь противоречива! Для Вас
ненормально целовать не по любви? Поэтому, прежде чем целовать
Спящую Уродину, Вы, как нормальный человек -- а я надеюсь, что
передо мною нормальный человек! -- обязаны влюбиться в нее. В
противном случае я растопчу Вас. -- Петропавел посмотрел на
страшного Слономоську и понял, что тот растопчет. -- Однако
влюбиться в нее Вы, конечно, не сможете. Она страшна, как
смерть.
- Не скажите, -- задумчиво возразил Петропавел. -- Смерть
страшнее. -- Слономоська улыбнулся, восприняв это заявление как
комплимент Спящей Уродине, а Петропавел с грустью продолжал: --
Но скорее уж Вы уговорите меня жениться на ней -- это все-таки
во многом внешняя сторона дела, -- чем влюбиться в нее: тут уж
сердцу не прикажешь!
Они помолчали. Ситуация казалась безвыходной.
- Я думаю, -- очнулся вдруг Слономоська, -- что при
решении вопроса нам нужно исходить из интересов Спящей Уродины.
Она все-таки женщина. Кого из нас она предпочтет?
- Конечно, Вас! -- уверенно ответил Петропавел. --
Страшных всегда к страшным тянет.
- Правда? -- обрадовался Слономоська и рассмеялся.
Петропавел хотел было ответить, что, дескать, правда, но
он не был так уж уверен в истинности последнего суждения и
смолчал, а сказал следующее:
- Это можно узнать только от нее самой. Однако она спит,
и черт ее разбудит!
- Не черт, а кто-то из нас, -- уточнил Слономоська. --
Если Вы, то я Вас растопчу.
- Я помню, -- нарочито небрежно заметил Петропавел.
- Итак, что же мы имеем? -- начал рассуждать Слономоська.
-- Во-первых, мы имеем меня, который любит и хочет жениться, но
не может поцеловать. Во-вторых, мы имеем Вас, который хочет
поцеловать и в крайнем случае, если я правильно понял Ваше
заявление, жениться, но не может полюбить. Состав явно неполон.
Нам необходим третий, который любит и хочет поцеловать, но не
может жениться.
- А на кой он нам? -- опять не понял Петропавел.
- Если предлагать Спящей Уродине выбор, то нехорошо
предоставлять в ее распоряжение часть вместо целого. Так, если
Вы угощаете меня яблоком, то в высшей степени невежливо
предлагать мне уже надкушенный плод. Итак, есть ли у нас
кандидатура? -- Слономоська задумался и приблизительно через 12
часов воскликнул: -- Она у нас есть! Это Бон Жуан.
Самое страшное для него -- жениться, а любить и целовать
он в крайнем случае согласиться может!
- Но она же спит!-- иерихонской трубой возопил
Петропавел. -- Как же можно предлагать ей какой-то выбор --
сонной?
- Спит, спит!.. -- проворчал Слономоська. -- Подумаешь,
спит! Каждый спит! Проснется -- опять уснет, ничего с ней не
сделается. Вопрос, между прочим, для нее важен -- не для нас! А
не захочет проснуться -- пусть так и спит, пока не подохнет во
сне!
Петропавла, конечно, удивил такой тон в адрес невесты, но
он сделал вид, что все в порядке.
- Есть более серьезная проблема, чем ее сон, --
озабоченно продолжал Слономоська. -- Положим, будить ее будет
Бон Жуан: мы ведь не знаем ее -- вдруг она злая, как собака? --
а он умеет разговаривать с любыми женщинами. Но вот в чем дело:
как объяснить все это Бон Жуану, если он вообще не вступает в
беседы с лицами мужского пола? Может быть, нам переодеться?
- Я переодеваться не буду! -- немедленно заявил
Петропавел: ситуация и так показалась ему достаточно идиотской
-- не хватало еще сложностей с полом!
- Ну, а мне просто ни к чему, -- самокритично сказал
Слономоська. -- Меня в любой одежде узнают.
Петропавел не понял, зачем тогда надо было это предлагать
-- тем более во множественном числе, но не проронил ни звука.
- Стало быть, для разговора с Бон Жуаном потребуется
посредник. Им должна быть женщина.
- Шармен! -- ехидно встрял Петропавел.
Слономоська поморщился, не услышав иронии:
- Для Шармен нужно создавать специальные условия, --
например, посадить ее под стеклянный колпак, чтобы она не могла
оттуда обнимать и целовать Бон Жуана, когда будет с ним
говорить. А потом я и сам не хотел бы подвергать себя
опасности, пока объясняю ей ее задачу. Так что Шармен отпадает.
- Белое Безмозглое! -- продолжал издеваться Петропавел.
- Ни в коем случае! -- простодушно воскликнул
Слономоська. -- Во-первых, она проспит все объяснения и заснет
на собственных, а во-вторых, ни у кого нет никакой уверенности
в том, что оно действительно женщина! Не думаю, чтобы Бон Жуан
закрыл на это глаза. Тут Слономоська принялся метаться по
площади, пока наконец не вскрикнул: -- Вот она! Нашел!.. С Бон
Жуаном будет говорить Тридевятая Цаца. Тем более что Тридевятая
Цаца -- моя невеста.
- Вторая? -- поразился Петропавел.
- То есть как -- вторая? -- тоже поразился Слономоська.
- Погодите, погодите... -- Петропавел очень
заинтересовался. -- Вы же сказали, что Спящая Уродина -- Ваша
невеста!
Слономоська задумался:
- Какой Вы, право!.. Прямо как на суде! На страшном
суде!.. Но действительно, нечто в этом роде я говорил. Не знаю,
как такое случилось... Видите ли, я не употребляю слов в
жестких значениях: во-первых, они сами не очень любят жесткие
значения, а во-вторых, это слишком обязывает. И трудно потом
выкручиваться. А я имею обыкновение заботиться о своих тылах: я
ведь чертовски противоречив и потому всегда должен иметь
возможность отступить в надежное укрытие. Хм... Спящая Уродина
-- моя невеста. Тридевятая Цаца -- моя невеста. Знаете, я не
думал над данным противоречием. Будем считать его
несущественным.
Петропавел даже крякнул от изумления.
- Почему Вы крякаете? -- поинтересовался Слономоська.
- Да потому что это противоречие не может быть
несущественным! Ради чего же тогда огород городить и добиваться
от Спящей Уродины признаний с помощью Тридевятой Цацы, если
сама Тридевятая Цаца -- Ваша невеста? Тут все непонятно!
Слономоська молчал и думал.
- Никак не возьму в толк, о чем Вы, -- признался он
наконец. -- Ясно ведь, что мои высказывания о невесте на данный
момент представляют собой суждения философские, а не
эмпирические... Но даже если бы это были эмпирические суждения.
Вам-то какая разница?